– Энтони Алисо, – промолвил он.
Босх сразу понял, что удивление на ее лице – неподдельное. В отличие от игрока из Канзаса он мог определить блеф. Элеонор ничего не знала о смерти Алисо.
– Тони, – протянула она.
– Ты хорошо его знала или вы только играли?
– Виделись в «Мираже». Я там играю по пятницам. И встречала его дважды в месяц. Сначала даже решила, что он тоже местный.
– А как догадалась, что он приезжий?
– Он сказал мне. Около двух месяцев назад мы вместе выпивали. За столами не оказалось мест. Мы оставили наши фамилии Фрэнку – тому, что работает в вечернюю смену, – попросили пригласить, когда освободятся места, а сами отправились в бар. Там Тони мне сообщил, что он из Лос-Анджелеса и работает в кинобизнесе.
– И все?
– Мы просто с ним болтали. Ничего интересного. Коротали время, пока нас не позвали к столу.
– С тех пор вы с ним встречались лишь за игрой?
– Да. Слушай, Босх, ты намекаешь, что я подозреваемая? И только потому, что выпила с человеком?
– Нет. Я ни на что не намекаю.
Он тоже достал сигарету и закурил. Официантка принесла напитки, и Босх с Элеонор долго сидели молча. Босх опять смутился и не знал, как себя вести.
– Похоже, у тебя сегодня выдался удачный вечер, – наконец промолвил он.
– Удачнее многих. Взяла свою норму и вышла из игры.
– Норму?
– Если я выигрываю две сотни, сразу иду рассчитываться. Понимаю, что каждый вечер долго везти не может. Больше сотни я никогда не проигрываю. Выигрываю две, если улыбается удача. Сегодня я быстро с этим справилась.
– Как ты… – начал Босх и замялся.
– Интересуешься, как я так хорошо научилась играть в покер, чтобы зарабатывать себе на жизнь? Проведешь три с половиной года за решеткой – научишься курить, играть в покер и многому другому. – Элеонор в упор посмотрела на Босха, словно хотела выяснить, хватит ли у него смелости что-либо возразить. Затем отвернулась и достала новую сигарету. Босх поднес ей зажигалку.
– Значит, нигде не работаешь? Живешь на то, что приносит покер?
– Угадал. Почти год. Видишь ли, очень трудно найти приличную работу. Говоришь работодателю, что ты – бывший агент ФБР, и у того загораются глаза. Потом признаешься, что недавно вышла из федеральной тюрьмы, и взгляд сразу гаснет.
– Сочувствую, Элеонор.
– Не надо. Я не в обиде. На жизнь мне хватает. Иногда везет, и я знакомлюсь с приятными людьми, как, например, Тони. Мой доход не облагается налогом. На что жаловаться? Разве на то, что девяносто дней в году стоит жара? – В ее голосе прозвучала горечь.
– Мне жаль, что все так получилось, – проговорил Босх. – Элеонор, тебе, наверное, безразлично, но я хотел бы вернуться. Я многое понял с тех пор и вел бы себя теперь по-другому.
Она затушила окурок в стеклянной пепельнице и сделала большой глоток виски.
– Мне, пожалуй, пора. – Она поднялась.
– Тебя подвезти?
– Нет, спасибо, у меня машина. – Элеонор направилась к выходу, но вдруг остановилась и промолвила: – Знаешь, а ты прав.
– В чем?
– В том, что мне безразлично.
Босх смотрел ей вслед, пока она не скрылась за дверями бара.
Следуя записям, сделанным во время телефонного разговора с Рондой из кабинета Алисо, Босх нашел «Долли» в северном Лас-Вегасе. Это оказался элитный клуб: двадцать долларов за вход, не менее двух порций выпивки, и к месту посетителя сопровождал крепкий мужчина в смокинге с накрахмаленным воротничком, который, словно гаррота, впивался в его шею. Танцовщицы тоже высший класс: юные и красивые, но вряд ли у них хватало опыта и таланта для выступления в больших шоу на Стрип.
Человек в смокинге провел Босха к крошечному столику, стоявшему в восьми футах от главной сцены, которая в этот момент пустовала.
– Новые танцовщицы выйдут через пару минут, – сообщил он. – Приятного вечера.
Босх не знал, положено ли здесь давать чаевые за то, что его посадили так близко к сцене. Он решил, что сойдет и так. «Смокинг» удалился – не стал крутиться рядом с протянутой рукой. Босх едва успел достать сигарету, как к нему подплыла официантка в красном шелковом платье, на высоких каблуках, в чулках в сеточку и напомнила о правиле двух порций выпивки. Он заказал пиво.
Пока Босх ждал пиво, он осматривался. В этот вечер дела в заведении шли явно не блестяще. Был понедельник, день после выходных, и в зале, кроме Босха, собралось не более двух десятков мужчин. Они не обращали внимания друг на друга и надеялись на предстоящее шоу.
По бокам и в глубине зала висели огромные зеркала. Стойка бара тянулась по левой стене и упиралась в заднюю, где над арочным проходом алела неоновая надпись: «Только для танцовщиц». Переднюю стену занимали сцена и нарядный занавес. От сцены к центру зала шел подиум, и на него были нацелены укрепленные на решетке под потолком прожектора. Они бросали на подиум яркие лучи, и он сверкал на фоне полутемного прокуренного зала.
Диск-жокей из кабинки с левой стороны сцены объявил, что следующий танец исполнит Рэнди. Из акустической системы зазвучала старая песня Эдди Мани «Два билета в рай», и из-за занавеса появилась высокая брюнетка в красном лифчике и шортах, которые были настолько укорочены, что из них выглядывала нижняя часть ее ягодиц. И принялась двигаться в такт музыке.
Женщина оказалась настолько красивой, что Босху захотелось спросить, зачем ей понадобилось здесь выступать. Он всегда считал, что красота помогает женщинам избежать многих трудностей в жизни. А вот эта – не женщина, скорее девчушка, при всем своем очаровании работает тут. Может, именно это и притягивает приходящих сюда мужчин, решил Босх. Не вид полуобнаженного тела, а мысль, что еще одна потерпела неудачу. Босх подумал, что он ошибался насчет красивых женщин.